Криптографические загадки Эдгара Алана По

 

Криптографические загадки Эдгара Алана По

Таинственная история о криптографических загадках связанных с известным писателем и автором произведения “Ворон” Эдгаром Алано По.Сегодня совпало сразу несколько мелких ручейков случайных событий и они дали поток информации, который просто нельзя не заметить. Изголодавшемуся (если верить некоторым сообщениям) по миролюбивости народу соответствует текст поста, а финиширующий все ниженаписанное напиток отлично совпадает с утренним бухлишком. К тому же основная канва повествования так или иначе связана с человеком, помин по которому и в этот год не состоялся, но уж очень нужно хоть краешком помянуть. Короче говоря перед очередными войнами немного тайнописи и интересностей, не обессудьте за отсутствие трупов.

Жизнь моя казалась сказкой
Я всегда стираю с “Лаской”
Но вчера купил “Ленор”
Че за лажа? Невермор

(Интернет-фольклор)

Друзья, любите ли вы октябрь так, как любят его англоязычные писатели? Причины автору не ясны, но факт остается фактом: Роджер Желязны посвятил этом месяцу отдельную повесть (Ночь в тоскливом октябре), а Эдгар Алан По даже постарался отойти в лучший из миров в середине осени 1849 года. Не затрагивая основных аспектов биографии и творчества этого автора (как и писал достойны отдельного помина), поговорим об одном его увлечении, кусочки которого ещё 150 лет не давали покоя исследователям и любителям тайн.

Криптография Эдгара Алана По

Нам привычно считать Эдгара По автором классических ужастиков, детективных историй и достаточно жуткого стихотворения “Ворон”. Однако, талантливый человек талантлив, если не во всём, то во многом. Люди, в определённой мере связанные с науками о шифрах, знают, что не “Золотым жуком” единым сей деятель причастен к такой науке, как криптография…

Итак, шёл 1839 год, дискотек не было, а развлекаться хотелось не меньше, чем сейчас. Дабы скрасить скукоту вечеров, большой любитель шифров Эдгар Алан По бросил “криптографический вызов” в еженедельнике Alexander’s Weekly Messenger, заявив о том, что сможет прочитать любое зашифрованное послание, которое пришлют ему читатели журнала.

Как говориться: г*вно-вопрос! Развлечений хотелось всем, флэшмоб глянулся, и дуэль между телезрителями, простите, читателями и Эдгаром началась.

Целый год знаменитый писатель полностью оправдывал свою славу и вскрывал один шифр за другим. Щелкая коды электората как орешки, По написал ещё одну статью, в которой отчитался о “проделанной работе” и сообщил, что к маю 1840 года раскрыл более ста кодированных сообщений.

Нерешенные загадки Тайлера

Именно в это время и случилось то, что по закону жанра случается с вероятностью чуть менее единицы. Да-да! Именно в этот момент некий У.Б. Тайлер прислал ему две шифровки, которые знаменитый писатель разгадать не сумел. Признавая своё поражение, классик американской литературы переслал эти письма в журнал и представил как произведения некоего У.Б. Тайлера, “джентльмена, чьи таланты заслуживают глубокого уважения”.

По сути, таким образом Эдгар перебросил мяч на половину поля читателей, так сказать в зрительный зал и доверил решение этой задачи им. О распределённых вычислениях тогда ещё никто не слышал, а потому голову ломали каждый по отдельности. Сам По не дождался разгадки этой головоломки, хотя ждал почти десять лет, и умер.

150 лет после смерти великого писателя

Далее, история, которая незаметно пронеслась почти на сто пятьдесят лет тому, переносит нас в 1985 год, в котором, быть может, только самые увлечённые маньяки продолжали искать разгадку задач Тайлера. И вот тут, некий специалист по творчеству господина По, а именно Луис Ренза, предположил, что эти шифровки принадлежат самому Эдгару Алану и что, быть может, подобно Леонардо да Винчи, классик мирового хоррора зашифровал там какое-то невероятно важное послание или даже завещание.

Подобное предположение всколыхнуло народ не хуже чем сообщение о золоте на Клондайке – множество пытливых умов по всему миру стряхнули пыль с шифровки и начать корпеть вновь, с энтузиазмом и надеждой на великие открытия, что, как водится, уже является половиной победы.

Но успех пришёл не сразу.

Только в 1992 году сотрудник Чикагского университета Теренс Уолен сумел прочитать первый из “шифров Тайлера”, представляющий собой длинный ряд типографских символов. Уолен заметил, что знаки “,+” повторяются в восьми строчках семь раз и допустил, что с такой частотой в английском тексте может встречаться только слово “the”. Раскручивая расшифровку от этого предположения, он получил осмысленный текст, которым оказался отрывок из трагедии “Катон” английского драматурга Джозефа Аддисона, а вовсе не какая-то великая тайна за авторством Эдгара По. Вот такой облом.

Вторая загадка

Вторая загадка не поддалась аналогичному анализу. Дабы подстегнуть ослабевший пыл энтузиастов, которые поняли, что никакого сенсационного сообщения в шифровке может и не быть, была объявлена премия в две с половиной тысячи долларов тому, кто таки решит эту задачу.

Как говорят ирландские цыгане: Деньги небольшие, надо перетереть. Думали-гадали, но нашлись таки желающие дожать вопрос. Но только в 2000-ом году некий Джил Броза, 27-летний специалист по компьютерной лингвистике из Канады, сделал то, что давно пора было сделать. Он обнаружил, что количество разных знаков для каждой буквы зависит от ее частоты встречаемости в английских текстах. Так, самая частая буква – E скрывается за 14 символами, а самая редкая – Z шифруется всего двумя.

Приняв, что текст правильно разбит на английские слова и, как и положено специалисту по компьютерной лингвистике, применив компьютер, Броза смог прочитать абракадабру.

Вот, что в ней было написано:

“Была ранняя весна. Полдень пылал зноем и жаром. Казалось, даже легкий ветерок приносил с собой сладкое томление природы, был переполнен разнообразными перемешанными между собой запахами розы и жасмина, жимолости и ее диких цветов. Эти благоухания проникали сквозь отворенное окно в комнату, где сидели возлюбленные. Горячий солнечный луч падал на ее зардевшееся лицо, нежная прелесть которого казалась более созданием романтического воображения или плодом вдохновенного сна, нежели земной реальностью. С нежностью во взоре глядел на нее возлюбленный, а локоны ее струились, развеваемые дыханием свежего зефира, и почувствовав грубое вторжение солнечного света, устремился, чтобы задернуть занавесь. Но она остановила его. “Нет-нет, дорогой Чарльз, мягко возразила она, уж лучше пусть будет немного солнца, чем совсем никакого воздуха”.

Загадка века

Специалисты говорят, что стиль этого сообщения совсем не похож на манеру Эдгара По и что, видимо, шифры действительно могли принадлежать какому-то Тайлеру, о котором нам ничего неизвестно. По сути, они признают, что, кроме самого решения этих задач, никакого другого открытия сделано не было. Ни тайных знаний, ни завещания, ничего.

Но, кто знает, быть может внутри этого расшифрованного текста спрятано что-то ещё? Есть желающие проверить?

На этой ноте хочется лишь отметить, что это далеко не единственная история, связанная с Эдгаром Аланом По и его любимой наукой о шифрах, а значит велика вероятность, что или сам писатель или его загадки еще появятся у нас в эфире.

А теперь то, ради чего всё это затевалось!

Коктейль Сазерак

Sazerac!

По некоторым данным, любимый коктейль Эдгара По. Основу Сазерака составляет герой своего времени – абсент.

Благо миксануть этого, как его ещё называют, “Друга абсента” не сложно: положить 4-6 кубиков льда в шейкер, плеснуть Ангостуры и сахарного сиропа, влить абсент или Перно и джин. Встряхивать до образования пены, а затем, перелить в охлаждённый бокал. Всё пьём! Как за что?! За Эдгара Алана По!

PS:
Для ценителей упомянутый ранее Ворон в оригинале! Без бутылки абсента его ни написать ни прочитать! Наслаждайтесь!

Ворон Эдгара Алана По в оригинале

Once upon a midnight dreary, while I pondered, weak and weary,
Over many a quaint and curious volume of forgotten lore,
While I nodded, nearly napping, suddenly there came a tapping,
As of some one gently rapping, rapping at my chamber door.
“‘Tis some visitor,” I muttered, “tapping at my chamber door-
Only this, and nothing more.”

Ah, distinctly I remember it was in the bleak December,
And each separate dying ember wrought its ghost upon the floor.
Eagerly I wished the morrow;- vainly I had sought to borrow
From my books surcease of sorrow- sorrow for the lost Lenore-
For the rare and radiant maiden whom the angels name Lenore-
Nameless here for evermore.

And the silken sad uncertain rustling of each purple curtain
Thrilled me- filled me with fantastic terrors never felt before;
So that now, to still the beating of my heart, I stood repeating,
“‘Tis some visitor entreating entrance at my chamber door-
Some late visitor entreating entrance at my chamber door;-
This it is, and nothing more.”

Presently my soul grew stronger; hesitating then no longer,
“Sir,” said I, “or Madam, truly your forgiveness I implore;
But the fact is I was napping, and so gently you came rapping,
And so faintly you came tapping, tapping at my chamber door,
That I scarce was sure I heard you”- here I opened wide the door;-
Darkness there, and nothing more.

Deep into that darkness peering, long I stood there wondering, fearing,
Doubting, dreaming dreams no mortals ever dared to dream before;
But the silence was unbroken, and the stillness gave no token,
And the only word there spoken was the whispered word, “Lenore!”
This I whispered, and an echo murmured back the word, “Lenore!”-
Merely this, and nothing more.

Back into the chamber turning, all my soul within me burning,
Soon again I heard a tapping somewhat louder than before.
“Surely,” said I, “surely that is something at my window lattice:
Let me see, then, what thereat is, and this mystery explore-
Let my heart be still a moment and this mystery explore;-
‘Tis the wind and nothing more.”

Open here I flung the shutter, when, with many a flirt and flutter,
In there stepped a stately raven of the saintly days of yore;
Not the least obeisance made he; not a minute stopped or stayed he;
But, with mien of lord or lady, perched above my chamber door-
Perched upon a bust of Pallas just above my chamber door-
Perched, and sat, and nothing more.

Then this ebony bird beguiling my sad fancy into smiling,
By the grave and stern decorum of the countenance it wore.
“Though thy crest be shorn and shaven, thou,” I said, “art sure no craven,
Ghastly grim and ancient raven wandering from the Nightly shore-
Tell me what thy lordly name is on the Night’s Plutonian shore!”
Quoth the Raven, “Nevermore.”

Much I marvelled this ungainly fowl to hear discourse so plainly,
Though its answer little meaning- little relevancy bore;
For we cannot help agreeing that no living human being
Ever yet was blest with seeing bird above his chamber door-
Bird or beast upon the sculptured bust above his chamber door,
With such name as “Nevermore.”

But the raven, sitting lonely on the placid bust, spoke only
That one word, as if his soul in that one word he did outpour.
Nothing further then he uttered- not a feather then he fluttered-
Till I scarcely more than muttered, “other friends have flown before-
On the morrow he will leave me, as my hopes have flown before.”
Then the bird said, “Nevermore.”

Startled at the stillness broken by reply so aptly spoken,
“Doubtless,” said I, “what it utters is its only stock and store,
Caught from some unhappy master whom unmerciful Disaster
Followed fast and followed faster till his songs one burden bore-
Till the dirges of his Hope that melancholy burden bore
Of ‘Never- nevermore’.”

But the Raven still beguiling all my fancy into smiling,
Straight I wheeled a cushioned seat in front of bird, and bust and door;
Then upon the velvet sinking, I betook myself to linking
Fancy unto fancy, thinking what this ominous bird of yore-
What this grim, ungainly, ghastly, gaunt and ominous bird of yore
Meant in croaking “Nevermore.”

This I sat engaged in guessing, but no syllable expressing
To the fowl whose fiery eyes now burned into my bosom’s core;
This and more I sat divining, with my head at ease reclining
On the cushion’s velvet lining that the lamplight gloated o’er,
But whose velvet violet lining with the lamplight gloating o’er,
She shall press, ah, nevermore!

Then methought the air grew denser, perfumed from an unseen censer
Swung by Seraphim whose footfalls tinkled on the tufted floor.
“Wretch,” I cried, “thy God hath lent thee- by these angels he hath sent thee
Respite- respite and nepenthe, from thy memories of Lenore!
Quaff, oh quaff this kind nepenthe and forget this lost Lenore!”
Quoth the Raven, “Nevermore.”

“Prophet!” said I, “thing of evil!- prophet still, if bird or devil!
Whether Tempter sent, or whether tempest tossed thee here ashore,
Desolate yet all undaunted, on this desert land enchanted-
On this home by horror haunted- tell me truly, I implore-
Is there- is there balm in Gilead?- tell me- tell me, I implore!”
Quoth the Raven, “Nevermore.”

“Prophet!” said I, “thing of evil- prophet still, if bird or devil! –
By that Heaven that bends above us- by that God we both adore-
Tell this soul with sorrow laden if, within the distant Aidenn,
It shall clasp a sainted maiden whom the angels name Lenore-
Clasp a rare and radiant maiden whom the angels name Lenore.”
Quoth the Raven, “Nevermore.”

“Be that word our sign in parting, bird or fiend,” I shrieked, upstarting –
“Get thee back into the tempest and the Night’s Plutonian shore!
Leave no black plume as a token of that lie thy soul hath spoken!
Leave my loneliness unbroken!- quit the bust above my door!
Take thy beak from out my heart, and take thy form from off my door!”
Quoth the Raven, “Nevermore.”

And the Raven, never flitting, still is sitting, still is sitting
On the pallid bust of Pallas just above my chamber door;
And his eyes have all the seeming of a demon’s that is dreaming,
And the lamplight o’er him streaming throws his shadow on the floor;
And my soul from out that shadow that lies floating on the floor
Shall be lifted- nevermore!